«Очень» в рамках проекта «Синдикат 100» публикует материал «Новейшей Газеты» о работе русских докторов в период коронавируса. Это принципиальная и ужасная публикация.
Хирург Карина Карданова. Идет операция на сердечко. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
Три похоронных автобуса — два серебристых и один темный — стоят у ворот. Смирный ручеек родственников с передачками упирается в будочку. Сторож в темной форме следит. Мимо резвым шагом идут врачи, через 20 минут смена.
15-я поликлиника, Москва. 1474 пациента, 225 поступило за день. Вся поликлиника, кроме «голубого» и диагностического корпусов, — красноватая зона. В голубом корпусе лежат люди, чей коронавирус пока не доказан. В диагностическом заседает штаб и дремлют докторы меж сменами. Рядом с больницей построены еще три быстровозводимых блока для выздоравливающих. В весеннюю пору было четыре, но один разобрали, на его месте на данный момент строят скоропомощной корпус — для критических. Есть роддом, где лежат роженицы с коронавирусом.
Малышей делят с мамами сходу опосля родов, демонстрируют детей по WhatsApp. 385 деток родилось тут за время пандемии.Земля поликлиники большая, на ней можно заплутаться.Это одна из 3-х столичных больниц, которая работает с коронавирусом с начала эпидемии — без перерыва. В 15-й вылечивают «от головы до пят» — потому сюда привозят зараженных COVID-19, осложненных иными болезнями.Это 207-й денек борьбы с коронавирусом. Тогда, в марте, сначала, поликлиника выключилась на некоторое количество дней — всех «незапятнанных» пациентов выписали. За три денька самый большенный корпус был заполнен стопроцентно. С того времени тут идет война.Ее тут и именуют войной. Мирное время отстоит все далее. Почти все гласили мне — не верится, что было по другому.Что поменялось за эти 207 дней?
Перед красноватой зоной. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
У всех докторов село зрение — кое-где на полдиоптрии. Не очень, но приметно. Они полгода глядят на мир через пластмассовые очки и шлемы.
От гипоксии у всех мигрени. «Тоже уже привыкли».415 из 2700 служащих поликлиники переболели коронавирусом.За этот период времени поменялось семь инструкций от Департамента здравоохранения, как вылечивать ковид. Главврач Валерий Иванович Вечорко гласит: «На данный момент мы наработали много собственного опыта. Вот эти 28 тыщ, которые через нас прошли, уже 28 564 пациента, — они дали о для себя знать. Почти все препараты поменялись, мы больше не употребляем «Калетру». А которые ранее не употребляли — те же гормоны, на данный момент используем. Я ими доволен весьма. Мы научились уже лучше осознавать, с какого угла, где и как подсекать эту коронавирусную заразу».У него сероватое, натянутое до максимума лицо. В весеннюю пору он два месяца жил в поликлинике — пока его семья не переболела коронавирусом.Гласит: «Дает о для себя знать такое вот напряжение… Это я не про себя — просто про всех, наверняка, говорю. Ну и про себя, наверняка. Но я как начальник не могу это никому гласить и демонстрировать — без вариантов».Когда я спрашиваю, что не хватает (докторов, медикаментов, СИЗов), он гласит: «Сил».Некие медсестры закончили созидать сны.
Пациентку привезли на «скорой». Приемное отделение, ГКБ №15. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
Ночь
Перед красноватой зоной остро пахнет кофе.Девченка и мальчишка посиживают, замерев, обнявшись. На нем хирургическая пижама, на ней пижама со штампом армии Рф.Дневной комендант сменяется на ночного коменданта.Комендант — это правая рука главврача. Главврач приходит первым на работу и уходит крайним, но он лишь человек, ему нужно спать.Ночной комендант идет по корпусу и слушает рацию. Его зовут Виктор Давидович Аносов. Он заместитель главврача по хирургии. Сейчас в ночь работает комендантом, завтра работает до 7 вечера — обход с докторами, несколько операций. Он переехал из Брянска, работает в поликлинике год. Гласит: «В Германии пару раз был. Сюда когда приехал, начал посещать международные конференции. И все, что там говорится, у нас уже не в дальнем будущем, а в действительности. Ранее глядел широкими очами, а сейчас говорю — и мы так же делаем».Женат, супруга кардиолог. Он гласит: «У меня 1-ая жена была не доктором. Брак не задержался. Работа — она захватывает все». Две дочери, старшая химик, младшая в 11-м классе, тоже собирается в медицину.Когда было два тихих месяца — июль и август, 900 пациентов, а не полторы тыщи, — успел съездить в Турцию.«Отпуск наш состоит в том, что выключить телефон. Не принципиально, где ты находишься. Вот ты выключил телефон и… и у тебя нет доступа к клиентам. Тогда ты можешь… Можешь как-то отдохнуть».В Турции он телефон не выключал.Ему 54 года. Он обучался на военно-морской кафедре и заместо «холодно» гласит «свежо». Он не верует в депрессию. «Движение вперед — это итог пинка сзаду. И выгорания нет».«Докторы! Приходишь: «Ну что? Как дела?» — «Да вот, надоело. Когда уже завершится это все? Уже сколько можно? Ждем-ждем…» — «А доплаты ковидные получили?» — «Да получили-получили». — «Ну так что? Пусть?» — «Ну хорошо, пускай-пускай-пускай».Доплата — 60 тыщ федеральных и столько же от Москвы. Докторы в первый раз в жизни начали строить дачи.
Критическая операционная. Идет полостная операция. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
Он заглядывает в операционную, подступает к людям, стоящим вокруг стола. Хирург поднимает голову: «Ишемическая язва прободная. Часть прямой кишки удалили, две дырки сделали, вывели, перевязка с перитонитом. Сделали резекцию. Но КТ-2, пневмония выраженная».
«То, что было временным, сделалось неизменным. Почти все уволились, их недозволено винить. Те, кого устраивало, привыкли работать, созодать.В весеннюю пору задумывались — ну 2–3 месяца. Верили, что шапками закидаем. А оно не завершается. На данный момент ориентируемся на несколько лет. На последующее лето — буквально будет».Гласит: «Диализные нездоровые особо тяжело переносят ковид. По неким источникам, пишут, что на 50% их уже сократилось».Медсестра гласит: «Что, мой неплохой, попить на данный момент создадим». Дает человеку воду из шприца, он кашляет и подвывает.Толстый мужик вдыхает каждую секунду. Его темные глаза выпучены, глядят с страхом. «Показатель неэффективности естественного дыхания», — гласит Виктор Давидович.
Приемное отделение. Смотровая. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
Мужик поднимает руку, чтоб приостановить медсестру. «Отсос, амбушка? На данный момент стартуем», — гласит доктор ей. «Животик большенный, на животик не положить», — откликается медсестра.
Мужик задыхается.«Если не заинтубировать, в течение часа, быстрее всего, умрет», — гласит Виктор Давидович.Во 2-ой реанимации санитарка заплетает девченке на каталке рыжеватые высочайшие косички.Виктор Давидович гласит: «А 30% наших пациентов — это амбулаторка, но больницы не готовы к приему. Родственники не готовы — да через 1-го, страшатся как чумы. «Два отрицательных мазка тогда и заберем», «у меня детки», «поставьте на ноги поначалу». Я говорю: «Она же шею ноги сломала, на ноги встанет лишь через два месяца, если заниматься». А мне: «Я работаю, ставьте на ноги сами».Он гласит: «Эту болезнь можно одолеть за две недельки. Для этого нужно всем на земле две недельки не разговаривать вместе. Но это, оказывается, нереально».В четвертом АРО (отделение анестезиологии и реанимации) обход. Глядят хворого З. — его перевезли из иной поликлиники. «У меня захворала нога. Очень захворала», — гласит З. Немощные глаза цепляются за доктора, за медсестру, за меня. Доктор Ира Евгеньевна Харламова поднимает одеяло и трогает ноги. Правая нога прохладная, белоснежная. «Тромбоз. Это обыденное отягощение при ковиде. Будем доставать. Операционная будет через два часа».«Тромбы у всех. D-димер, который указывает склонность организма к тромбообразованию, — в норме 1–2, 500 максимум, у наших 1000, 3000, 7000! — гласит Виктор Давидович.— Тромб в голову — инфаркт, в сердечко — инфаркт, в легких — легочная эмболия. С конечностями проще. Ампутации идут любой денек».«Обычно смертность при операциях 1–2%. На данный момент смертность доходит до 50%. Потому мы отменили все плановые операции. Оперируем срочно либо экстренно», — гласит Константин Эдуардович Ржебаев, начальник хирургической службы.
Ампутация ноги. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
Операционная для З. возникает лишь через четыре часа. Критических операционных комнат в поликлинике осталось четыре. Другие переоборудованы в реанимации.
Анестезиолог Константин Сергеевич Попов — под СИЗом видны лишь его кустистые брови — гласит З.: «Я буду вас держать, не беспокойтесь». З. засыпает. Серебряный клинок ларингоскопа заходит в гортань, за ним тянется трубка ИВЛ.Приходит хирург Мзоков. Его зовут Хетаг Таймуразович, он гласит сестре — вы все равно не запомните. Инструменты есть не все — попорядку проведены три сосудистых операции, не успевают стерилизовать. Но ожидать недозволено — нужно спасти ногу.Ногу мажут желтоватым, разрезают. Отделяют сосуды от мышечной ткани. В голени идут три магистральные артерии, нужно очистить все. В сосуды вводится катетер Фогарти — пластмассовая тончайшая трубка с пузырьком на конце.Достают тромбы — длинноватые, похожие на сероватых дождевых червяков. «Вот таковая у нас рыбалка», — гласит медсестра. Тромбы складывают в баночку, их будут изучить.«Весьма нехорошие русские катетеры. Просто и артерию проткнуть. На бляшку — и сходу рвется», — гласит Хетаг Таймуразович.Дискуссируются анонсы: 12-я, 13-я, 14-я операционные, законсервированные с начала пандемии, открывают как реанимации и передают 4-му АРО. Это еще 22 реанимационных кровати. К 154 местам, которые есть на данный момент.Рация гремит. Везут 2-ух челюстно-лицевых («со своим инвентарем приезжают»), аппендицит и урологию. Аппендицит идет первым, но челюстно-лицевые настаивают, чтобы и их оперировали экстренно, так что в примыкающей реанимации будут работать сходу два стола.Входит юный доктор. Подступает к столу. «У тебя одна операция? Поможешь мне позже, дорогой? Там нефростому подают».— Естественно.Сосуды — черные, замеревшие — начинают пульсировать. Кровь идет далее. Хетаг Таймуразович прислоняет к ноге доплер — ультразвуковой микрофон с динамиком, и мы слышим рокот идущей крови. Он стихает в ступне, но есть надежда, что маленькие сосуды стопы расширятся и возьмут на себя функцию кровоснабжения. «Это все, что мы можем. Давайте зашивать».«Там где 20 минут, там и 40, — гласит медсестра. — Зашьем, я выйду, подышу, попью самой смачной на свете воды».
Денек
Раздевалка перед красноватой зоной. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
«Верный Учет рабочего времени = величина Вашей прибавки» — гласит плакат с QR-кодом над входом.
— Set me free! To set me free! — поет радио.Докторы переодеваются прямо в коридорах.— Тапок нет! — кричат хозяйки кладовой.На СИЗы налепляют бейджики. Имя, фамилия, должность. Большая часть костюмов — многоразовые, стираются и стерилизуются. Голубые, они завязываются сзаду, напоминают форму сестер милосердия Первой мировой. На груди — женщина с обложки журнальчика «Молодость».Женщина в маске, рядом написано: «No pasaran!» Модели костюмов тут именуют «уханька», «экзекутор», «экзекутор нестандартный», «одуванчик».— Пойдем! Ох, 2-ые перчатки не одела, а кричу на тебя.— Тапочек на складе нет, не могут привезти.— Потеешь, позже холодно становится.— Не стала отвечать на звонки, а она жива?— Сирота. Девченка, 35 недель беременности, боль в голове и слабость.— Берем. Супруг тоже болен, сиделки к ним не идут, страшатся.— Я даже понимаю, от кого я заразилась!Чтоб одеться к смене, необходимо взять хлопчатобумажную рубаху и штаны. Надеть поверх тапок высочайшие бахилы, завязать их на лодыжках, сверху — бахилы гораздо меньше. 1-ая пара перчаток. Тайвек-уханька — либо многоразовая форма экзекутора. 2-ая пара перчаток. Респиратор. Очки. Некие поверх очков, которые поординарнее, надевают шлемы. Комбинезон затягивается у гортани. Все делается весьма стремительно, смена начнется вот-вот.Четыре операционных открыты и готовы работать.Седоватый мужик жмурится на хирургическую лампу. Дрожит, дышит. Его перевели из иной поликлиники, готовят к ампутации ноги.
Операционная. Готовится ампутация ноги. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
— Голову можно поднять? Распишитесь там, где галочка. Вес? Рост?
— Я крайние 4 денька не ел (пауза, вдох). Наркоз же будет? (вдох).— Как без наркоза?Мужик набирает полную грудь воздуха и гласит стремительно:— Помогите, пожалуйста, я весьма прошу.— Мы тут все для этого и собрались.В катетер у шейки вводят продукт, мужик шепчет, и анестезиолог подтверждает успокаивающе: «Соколы, соколы, это бывает, налетели соколы».Желтоватая стопа, фиолетовая нога. Ему 59 лет, у него нет болезней, не считая ковида. Он захворал 9 октября, 14-го его госпитализировали с тяжеленной пневмонией, 18-го — острая боль в ноге, позже некоторое количество дней ожидал перевода в 15-ю, а нога дохнула.«Тромбоз. Подвздошная артерия, бедренная артерия».«Азия, армяне, персы — томных весьма много, — гласит глава хирургической службы Константин Эдуардович Ржебаев. — Таковая неполиткорректная ковидная закономерность».Медсестра накидывает слои зеленоватой ткани — и вот лица спящего не видно.Зонд в желудок, трубочка в трахею, катетер в мочевом пузыре, катетер в подключичной вене. «Зубы, про зубы не забудь». Достают вставную челюсть изо рта. Хетаг Таймуразович упирается в ногу рукою, поднимает ее высоко-высоко. Нога желтая, вымазанная йодом.Хетаг мочит руки, чтоб надеть третьи перчатки очень плотно.Здесь будут работать две бригады докторов.— У пациента томная ишемия. Предстоит ампутация, но сосуд высоко закрыт. Культя не заживет. Наша задачка — очистить сосуд.Сосудистый хирург Дереник Агванович Майтесян. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»Оперирует Майтесян Дереник Агванович. Очки — изогнутые полукружья на дужке — вынесены далековато от лица, наращивают каждое движение. До пандемии он возглавлял отделение сосудистой хирургии. 70% заведующих сменилось, пришли юные — «не отягощенные багажом, наиболее настроенные на борьбу». Он сам переболел ковидом. «Час могу оперировать, два могу, на 3-ий задыхаюсь».— Тромбоз либо эмболия, — гласит под нос. — На данный момент поглядим.На салфетке накапливается черноватое месиво тромбов. Денерик Агванович чистит небольшой сосудик, который снабжает кровью головку бедренной кости.— В 3-х перчатках таковыми нитями действовать не совершенно уютно, — гласит. — Совершенно неуютно. Нить не ощущаешь в руках. Геннадий Николаевич?— Да?— Как у нас с гепарином?— Есть!— Необходимо вводить 5 тыщ. У нас какой гепарин?— Белорусский.— В Белоруссии тяжело, молвят?— Там постоянно тяжело!— Давай «из-за угла». «Опьяненный» есть? Сейчас «бульдог» (так именуются зажимы. — Е. К.).Кровоснабжение восстановлено, доктора стремительно спорят, можно ли сохранить ногу.— Почки здесь же сядут, он умрет.— Утратить ногу и сохранить пациента с большенный вероятностью.Анестезиолог Геннадий Николаевич Ролик гласит: «А вы понимаете про Василь Иваныча и Петьку? Ползет таракан, ему отрывают лапу, молвят — ползи. Он ползет. Четвертую лапу, пятую. Шестую лапу отрывают, молвят — ползи. Он лежит. Василь Иваныч гласит Петьке: пиши — при отрывании 6 лап таракан теряет слух!».Никто не смеется.— Чай, кофе, пиво, — входит последующий хирург Мамонтов.— В трехлитровой бочке! — откликается бригада.Ногу кладут на подставку. Ступню оборачивают салфеткой. Сейчас это не нога — просто столб. Роман Евгеньевич Мамонтов косится на нас:«Я надеюсь, вы осознаете. Идет речь не о ноге, а о жизни, чтоб жизнь сохранить».Он обширно и стремительно взрезает скальпелем ногу. Поглубже и поглубже. Разрезает электроножом, зажимает зажимами. Перевязывает бедро.Распахнутое красноватое, неоднородное. Распадающийся храм тела.
Доктора убирают тромбы перед ампутацией ноги. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
Деликатность хирургических инструментов тут смотрится дико. Нога расползается потоками, кусочками. Малеханькими струйками хлещет кровь. Обнажается кость. Скальпелем зачищается место вокруг.
Серебряный хирургический расширитель обхватывает кость кольцом. Пилой, похожей на толстую железную нить, перепиливают то, что осталось.Санитарка убирает ногу в красноватый мешок.— Там уже новейший стационар строить начали, а мы все в древнем, — гласит Геннадий Николаевич.Остается обтрепанное мясо. Хирург быстро промакивает, стяжками стягивает рваные кусочки, пришивает их к общему месиву. Он не спешит закрывать рану кожей.«Если не зашивать — инфицируется, если закрыть — будет некроз. Опыт поколений. Если культю зашьешь, плохо кончит. Лучше на перевязке увидим, как заживает. А это вопросец определенного человека. Медицина — искусство. Когда заживет? Месяца два либо совершенно никогда. Если он на данный момент выживет, все заживет достаточно стремительно. Кожи хватает, это принципно отлично. Можно создать пластику через полгода. Будет протез».Операция завершилась за два часа. Операционную стерилизуют — готовится последующая ампутация.Седоватый мужик умрет данной нам ночкой.Операционная отделения рентгенэндоваскулярной диагностики и исцеления (РЭДиЛ). Тромбы удаляются под контролем рентгена. Оперирует Шухрат Рахмонович Джуракулов. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»Заведующий первым отделением Сергей Николаевич Игнатьев идет во вторую реанимацию. Ему предстоит разговор. Он подступает к кровати дамы и встает над ней. Медсестры отходят. Они глядят друг на друга. Он начинает не сходу.— Тамара Ивановна, здрасти. Когда нога захворала?— Недельку, — отвечает она. — Различные были боли.Сергей Николаевич поднимает одеяло и глядит на ногу. Тамара Ивановна отводит глаза в стенку.— Ножка погибла. Нужно созодать ампутацию.— Нет.— Погибнете сами.— Погибну так погибну, — она гласит зло. — Но без ноги в этом возрасте…Доктор стремительно глядит на листок в изголовье кровати.— У вас 74 возраст. 74. Протез создадим, будете ходить. Поймите, будут почки отказывать.— У меня и так одна.— Тем наиболее.— Погибнете, и погибнете в страданиях, — гласит комендант за спиной у доктора. Доктор не оборачивается.Тамара Ивановна сжимает губки. Она глядит в потолок, чтоб не рыдать. Сергей Николаевич молчит.Позже гласит просто:— Жить есть для кого?— Да.— Тогда операция. Сейчас вас подготовят.— Лишь не сейчас!—Отлично, завтра создадим.— Капельницы мне не нужно… А… Это, другими словами, покажите?Он осознает. Он приподнимает одеяло и просто кладет руку над коленом.— Чуток выше. Завтра я все сделаю. Сам. Не подведете нас?— Я постараюсь, — Тамара Ивановна гласит тихо. Сергей Николаевич кивает.Он выходит в коридор. Я не могу прочесть его выражение лица. Он идет в операционную — и там за 15 минут удаляет то, что когда-то было женской рукою.Подготовка к ампутации руки. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»— Человек не понимает собственных пределов. Кажется, что мы делаем то, что нереально созодать, — гласит Ира Евгеньевна Харламова. Она анестезиолог, кардиоанестезиолог и анестезиолог операционный. Сейчас у нее праздничек.Кардиохирург Баяндин будет оперировать сердечко. Это удовлетворенность по сегодняшним временам. Реальная, непростая, прекрасная операция.Пациент — героиновый наркоман, почки на диализе, гепатит С. Ковид. Шансы докторы оценивают высоко — «наркоманы в принципе прочные». Ему 48 лет. Он совершенно худенький, кажется иконой. «Укольчик, на данный момент подошьем катетер», — воркует медсестра Милена Георгиевна.Подмена трехстворчатого клапана. Суровая операция, даже если б не было ковида.Собираются две бригады — анестезиологи и перфузиологи. Готов аппарат искусственного кровообращения.Оперирует «Баяндин, а кто же еще». «Николай Леонардович на данный момент придет, а у нас музыка, — гласит Ира Евгеньевна. — Он не любит музыку. Любит в тиши».— Да тут вес кг 55!— Атропин есть?— Пропофол.5 женщин и хирург встают вокруг стола. У Баяндина сонные голубые глаза и высочайшие брови. Ему ассистирует Карина Карданова, она кажется совершенно юной. Ее маска влажная от пота. Баяндина обдувают струйкой воздуха — чтобы не потел. В операционной горячо. Кондюки запрещены в критериях пандемии.— Амбушка есть у нас?— Трубку 8,5, стремительно!«Трахеостома не работала, пришлось переинтубировать», — Ира Евгеньевна Харламова улыбается очами.Это припоминает оркестр.И вот кто делает эту музыку. Николай Леонардович — хирург, Карина — 2-ой хирург, Ира Евгеньевна — анестезиолог, Наталья Александровна Чугунова — перфузиолог, Милена Георгиевна Тарасова — операционная сестра, Валентина — ассистент анестезиолога.Электронож — он разрезает и сходу прижигает, открывает грудь.— Красивый калий!— У него вчера диализ был.Все место завешено внимательными руками.— Можно гепарин вводить?— Подключить АИК!— Две трубки — одну в аорту, другую в вену, — разъясняет Ира Евгеньевна. — Сердечко работать не будет. Это именуется — работа на сухом сердечко.— У пациента разрушен клапан трехстворчатый, — гласит Николай Леонардович. — Пациент с эндокардитом.Дамы смотрят за каждым его движением.Подмена трехстворчатого клапана сердца. Оперирует Николай Леонардович Баяндин, ассистирует Карина Карданова. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
Раскрывается сердечко. Оно огромное, трехчастное, раскинутое по грудной клеточке.«Знакомые, кому удавалось узреть сердечко, гласили, что безобразное, противное. Так и гласили, сможете для себя представить», — бурчит Баяндин.Сердечко останавливают веществом калия.— Не много оперируем, не много, — гласит Ира Евгеньевна. — На данный момент лишь критические операции. Весьма страдаем по этому поводу. В декрете когда была — желала узреть сердечко. Какое оно сложное. Как оно останавливается. Далее заводишь, снова живет.— Подсоединяем одну из магистралей, смотрите! Из вены через аппарат кровь будет проходить, будет ворачиваться.Из сердца выходят пластмассовые ребристые трубки, заполненные жив кровью.— Начало искусственного кровообращения, — гласит Наталья.— Правый отдел расширен, — гласит Баяндин.Он иссекает изъеденный инъекцией клапан, схожий на розовую губку.Человек на столе дремлет. Его сердечко не работает, но он живой.— Прошло 8 минут с половиной, — гласит Наталья.Бело-золотой клапан делается из сердца свиньи и служит 6–7 лет. Его кладут в сердечко. Клапан окружают голубые и белоснежные нити. Нити разложены попарно, важен счет. Баяндин орет на Карину — она некорректно дала подсказку.— Девятый у меня, и ошибаться тут недозволено! Швы должны быть равномерные! Нередко плохо, изредка тоже плохо!Трехстворчатый клапан Баяндин может вшить за 20 минут.У сердца каждое движение становится самым принципиальным. Нити обвязывают, тончайшее макраме. Баяндин завязывает на каждой четыре узелка и гласит:— Недозволено дерганные.На 38-й минутке сердечко начало сокращаться.Пациента З. везут в операционную. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»Ира Евгеньевна стремительно выходит, ворачивается и гласит Наталье Александровне:— Там все погибают у нас.— Жизнь конечна, что созодать? — откликается Наталья Александровна.Она смотрит за тем, как аппарат перекачивает кровь. Она исполняет обязанности заведующей 4-го АРО. Гласит:— Люблю реанимацию. Но не такую, какая там. А какая тут. Быть может, у нас артерия плохо работает? Какая-то кривая безобразная.— 79 сатурация, — откликается Ира Евгеньевна.— Мы из аппарата все забираем, Ир?— Давай не будем выдавливать?— Окончили. Коронарный стоп! — гласит Наталья.«Калий убрали, сердечко само и запустилось. Чуток-чуть есть блокада маленькая. Это уходит за 3–4 денька. Отек миокарда», — гласит Ира Евгеньевна и опять улыбается очами.«Поступил с ковидной пневмонией, а здесь отыскали неработающий клапан. Год с сиим не живут. Подфартило ему».Мы побеседуем с ним, когда он придет в сознание. Он будет прикрывать дырку в шейке рукою и улыбаться. Он живет в Новокосино. Очки в золотой оправе делают его схожим на южноамериканского доктора.
Отделение РЭДиЛ. Готовится установка кава-фильтра, улавливающего тромбы. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
Ночь
Ира Евгеньевна и Наталья Григорьевна глядят вечерние анализы пациентов и говорят про машинки. Хендай делает скидки докторам. Наталья Григорьевна рекомендует Ире Евгеньевне разглядеть «Крету».Им обеим 40 с маленьким. За время пандемии Ира Евгеньевна похудела на 15 кг, Наталья Григорьевна на 20. Начало коронавирусного шествия Ира Евгеньевна встретила паническими атаками и была обязана принимать антидепрессанты. У Натальи Григорьевны погибал отец, и эпидемия не добавила кошмара. У Иры Евгеньевны голубые глаза, у Натальи Григорьевны зеленоватые. У Иры Евгеньевны четырехлетняя дочь, Катенька, Катюша, у Натальи Григорьевны 14-летний отпрыск, и она уповает, что он не станет доктором.Вечерний обход уже прошел. Наталья Григорьевна орала на медсестер. Они не положили подушечку под Петровича, пациента на седьмой кровати, когда перекладывали его в прон-позицию, на животик.— Нужно созодать сходу верно и отлично! Не спорьте со мной! Нечего спорить!Общими усилиями Петровича приподнимают, подсовывают подушечку под животик. Он большенный. Он без сознания день.Медсестры — Марина Большая и Марина Малая — кивают Наталье Григорьевне и длительно поправляют уголки подушечки. Обычно они работают в роддоме, но уже месяц как прикреплены к 4-му АРО — на усиление.Реаниматологи Ира Евгеньевна Харламова и Наталья Григорьевна Незнамова заполняют дневники наблюдения за нездоровыми. 4 отделение анестезиологии и реанимации (АРО). Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»В 4-м АРО двенадцать пациентов. Все — мужчины, «слабенький пол». Раз в четыре часа Наталья Григорьевна и Ира Евгеньевна пишут дневники наблюдения на всякого хворого. На каждую катетеризацию, инфузию, гемотрансфузию заполняется отдельный документ. На всякого хворого заполняется картонная карта каждодневного наблюдения. Нет времени работать с пациентами, «ручки у ИВЛ покрутить». Ранее были стажеры, они помогали с документацией, но их устранили во время августовского спада эпидемии.Наталья Григорьевна 3-ий денек как из отпуска. «Пришла на работу, вышла с работы и рыдала».— Правда, нереально, когда коэффициент полезного деяния ноль. Когда ты принял, похоронил, принял, похоронил… Я 19 лет работаю, и столько, сколько я звонила за этот период с сообщением о погибели, мне кажется, в жизни не звонила. Я работала в 24-коечной общей реанимации, туда везли всех попорядку, не только лишь плановых. Но реально никогда столько не звонила. Каждое дежурство — обзвон родственников, сообщение.Да, слезы, длительно, а что это было? Как это было? Страдал ли он? Был ли кто-то рядом? Им это необходимо, а для нас эта информация таковая… Естественно, кто-то рядом был. Постоянно кто-то рядом.— У нас смертность в отделении 90%, — гласит Ира Евгеньевна. — Я желала уволиться в августе. Но на данный момент уже не могу — снова волна.В полночь Марина Малая выбегает из палаты: «Ира? Как вас? Подойдите, пожалуйста, одна».Петрович на седьмой кровати погиб. Аппарат ИВЛ еще дышит мертвыми легкими, но сердечко встало.— Мне плохо, — гласит Марина.— Я понимаю, — гласит Ира Евгеньевна тихо.— Мы его лишь намыли, все отлично же.— Они обожают, когда намоют.«Пациент ушел. Суетиться не надо. Все», — гласит мне Ира Евгеньевна и садится назад за комп. Поновой открывает анализы. «Здесь уже спешка не нужна. Я девченкам произнесла: спокойненько пока там, ну занимайтесь иными делами».Ира Евгеньевна Харламова воспринимает смену. Вечерний обход пациентов, 4 АРО. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»Она не начинает реанимацию. «Там реанимировать не имеет никакого смысла. Он возрастной, у него наверное ишемическая болезнь в анамнезе, и так дальше. Потому не выдерживает перегрузки организм просто, и всякие метаболические нарушения происходят, и… Так, что я ищу… Я желаю биохимию утреннюю. Так, АЧТВ, альбумин, а, вот, мочевина.Мочевина 40. А, ну понятно. Мочевина 40. Острая почечная дефицитность тоже как отягощение ковида. Весьма нередко бывает, у пациента перестают нормально работать почки, соответственно, шлаковыводящая функция нарушена, ну почки — это все, без почек мы никак.И он ухудшался, ухудшался, уже все наши резервы, которые мы лишь можем, мы все что могли делали, но, к огорчению, вот он ушел. Он закономерно ушел, ничего тут такового не вышло. Нежданного».«Тем наиболее он в прон-позиции», — добавляет Ира Евгеньевна. «Мальчишки»-медбратья как раз ушли на перерыв. Петрович остается лежать лицом вниз, и лицо отекает, становится голубым. Наталья Григорьевна тоже на перерыве, и Ира Евгеньевна звонит ей: «Але! Григорьевна, у тебя усопла седьмая кровать. Ну которому мы подушечку подкладывали. Ну он это прям раз — и сделал, на животике. Мочевина 40. Мы ничего пока не оформляем. Ну, в общем, ты приходи, и будешь созодать. В смысле, когда придешь, и тогда оформим».Человек тут сведен к истории заболевания. Петровичу было 69 лет. Он захворал 9 сентября. 28-го его перевели в реанимацию и подключили к ИВЛ. У него был синдром Гийена-Барре — аутоиммунная болезнь, парализовавшая дыхание. 6 октября нашли коронавирус, 8 октября перевели в 15-ю поликлинику, в 4-е АРО. 16-го его попробовали снять с аппарата, 18-го началось ухудшение. «И он тут жил столько дней, выходит».Возвратились мальчишки. Молвят: «Ни фига для себя посодействовали!»Тело Петровича перевернули и отгородили ширмой. Погибель скрывается за белоснежной узкой шторкой.Из-за того, что нужно писать свежайшие дневники на час ночи, докторы не торопятся фиксировать погибель. «Сходу, как увезут тело, подадут новейшего пациента, и его нужно будет оформлять». «У нас здесь сборочный поток».В дневнике наблюдения за нездоровыми Наталья Григорьевна пишет, как усугубляется уже мертвый Петрович:«Прогрессирование полиорганной дефицитности (дыхательной, церебральной, сердечно-сосудистой, почечной), с грубыми электролитными и метаболическими нарушениями. Мацерации на животике, давление 80 на 30, инъекция норадреналина 650».Мимо прокатываются каталки с телами. Тела накрыты простынями с головой.За три часа прокатываются 5 либо 6 каталок. «Паровозиком».Реаниматологам нужно заполнять протокол сердечно-легочной реанимации. Они заполняют. «2.45, записанно урежение сердечного ритма. В 3.15 констатирована погибель хворого. Непрямой массаж сердца, — пишет Наталья Григорьевна. — Введен адреналин болюсно».Погибель Петровича фиксируют в 3.15.Прошлый бассейн поликлиники. Тут врачи красноватой зоны могут поесть и отдохнуть. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»Наталья Григорьевна звонит его отпрыску. Ее глас становится стеклянным, леденцовым. Она гласит:«Здрасти. Вас тревожат из отделения реанимации 15-й городской поликлиники. Подскажите, пожалуйста, кем для вас приходится? Примите, пожалуйста, наши сострадания. К огорчению, он скончался.Сможете ли вы на данный момент записать номер телефона? Я подожду. Завтра опосля 9 утра позвоните, пожалуйста, по этому телефону, и вас сориентируют по всем вопросцам. Да, до 9 утра не имеет смысла что-то созодать. Снова примите наши сострадания и всего хорошего».
Источник: